| |||
|
[НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ] Я направлялся к старине Пигмалиону, в последнее время он сильно сдал, забросил свои художества, пил текилу и нецензурно выражался на рынке. Надо было его навестить, поднять боевой дух, по этому мне пришлось зайти в магазинчик к Гермесу и купить пару бутылок портвейна Агдам, и пол батона ливерной колбасы, Пигмалион всегда испытывал вожделенную страсть к потрошкам. Внезапно резкий порыв ветра швырнул мне в лицо газету, которая оказалась при ближайшем рассмотрении прошлогодней «Правдой». Зачитавшись статьей о лесбийских отношениях между депутатками думы, я налетел на Галатею. Галатея, прислонившись к забору с объявлениями о продаже беспородных щенков и бывших в употреблении ботинок, торговала своим телом. Еще было слишком светло, проходящие мимо мужчины были относительно трезвы, и по этому желающих воспользоваться ее услугами не было. > Галатея ойкнула, и дернула отвисшей грудью, как раненная макака. - Ну, как дела - поинтересовался я, глядя на Галатею, нервно перебирающую кривыми ногами. - Нормально, потихоньку – посипела она пропитым и прокуренным голосом. – А что это у тебя в пакетике – спросила она, вожделенно глядя на торчащее горлышко бутылки – может, тяпнем? - Нет - твердо отрезал я - Самим мало. - - Ты дерьмо жмотливое – с вялой агрессией выдала Галатея – Когда меня трахал во все дыры, был учтивее, а сейчас чуть что, так в кусты….- - Да с тобой и в кусты и на койку не хочу – отшутился я, но она не поняла и молчаливо уставилась на меня своими узкими поросячьими глазками. - Наведалась бы ты к своему – сказал я, имея в виду Пигмалиона, - А то совсем скоро зачахнет от тоски и самогонки – - Да пошел он на хрен – далее она разразилась настолько нецензурной бранью, которую выучила в совершенстве, неоднократно сношаясь с группами станционных грузчиков в 10-12 человек. Я не стал слушать ее ругань, серьезно ущемляющую мое тонкое восприятие мира и нравственность, и лениво поплелся вдоль бульвара, сетуя на вонючее гавно Цербера, прилипшее к моему правому ботинку, дрянную погоду, газету «Правда», торчащую у меня под мышкой и воняющую селедкой, которую я никак не хотел выбрасывать, потому что в доме закончилась туалетная бумага, отвратительный кофе, который я выпил у Гермеса, и который явно своим кислым содержимым опять начал будить у меня застарелую изжогу. Настроение испортилось окончательно, воспоминания о прошлом обрушились на меня, как обрушиваются по утрам испражнения из ночных горшков горожан в сточные канавы. Я присел на скамейку в сквере и, закурив сигареты Дымок американского производства, с головой ушел в эти самые воспоминания. Я вспомнил жаркие душные ночи, когда мы с Галатеей предавались любовным утехам, а потом обнаженные, лежали на измазанных выделениями наших потных тел простынях, которые обдувал легкий ветерок, доносивший из городского парка запах цветущей акации, а с городских конюшен стаи навозных мух, которые своими волосатыми лапками щекотали нашу разгоряченную кожу. Тогда, не смотря на явные физические недостатки, она была привлекательна очарованием первозданности и новизны. Недостатков у нее хватало, одна нога была короче другой на десять сантиметров, груди были существенно разных размеров и располагались несимметрично, на носу поселилась огромная бородавка, уши были покрыты сиреневыми волосами, впрочем, цвет волос на ушах не сильно поражал меня, поскольку я до нее уже имел опыт сексуальных отношений с Мальвиной, у той волосы сиреневыми были даже подмышками и на лобке… Мы прожили вместе с Галатеей около двух лет, лет вполне безоблачных и удачных. К тому времени еще не обмелело Аральское море, и наш городок стоял на берегу залива, я держал в порту небольшую гостиницу и кабак, которые никогда не пустовали, Галатея сидела на кассе и своим экзотическим видом веселила постояльцев. Однажды, одним из вечеров, когда ветер с моря доносил крики чаек, я застал ее, сидящую грустной в нашем саду возле куста акации. - Я ухожу от тебя, не держи меня – сказала она тонким, еще тогда чистым голосом – Так надо!- У меня не было слов, я никак не мог понять, что же все-таки произошло, ведь до этого все было прекрасно, мы даже не ссорились - Но почему – только и смог спросить я, но она так же монотонно ответила - Так надо…- В тот же вечер она тихо собрала свои вещи и ушла. Я думал, что это лишь ее минутное настроение, что она вернется завтра, через неделю, через месяц. Настроение пройдет, и все будет как прежде, но она так ко мне и не вернулась. Только потом, через много лет старая портовая цыганка, ковыряясь пальцем со сломанным ногтем в носу, рассказала мне, почему Галатея ушла от меня. Она знала, что у нас никогда не будет детей и семьи, так уж создал ее по недоработке творец – Пигмалион, не будет ничего серьезного, она думала, что пройдет, может быть, еще два – три года, и я ее брошу, она не хотела дождаться этого, возможно, она и была права. Дело было конечно не в мудром предвидении старухи, просто Галатея сама наболтала ей все это в пьяном угаре, по привычке жалуясь на жизнь. Правда, к тому времени, когда я узнал об этом, мне было уже все равно. А через два месяца, после того как она ушла, море начало высыхать. Оно постепенно начало уходить от берегов городской набережной, обнажая камни залива, остовы старых кораблей, затопленных бог весть когда, и по какой причине, и весь хлам города, который вместе со сточными водами попадал в залив. Море ушло под натиском стрел каналов, взявших за горло реки, питающее его, каналов, протянувшихся на много миль к космодрому, откуда отважные первопоселенцы марсианских пустынь брали воду для своего нового дома, унося ее в звездные выси на своих могучих космических кораблях. Как и все люди нашей необъятной державы, мы гордились, что на Марсе будут яблони цвести, а на огурцах, выращенных на марсианских огородах и засоленных руками бесстрашных переселенок, будет, так же как и на Земле образовываться плесень. Так же будет по осени гнить ботва на силосных ямах, перемешанная вместе с навозом специально выращенных генетиками-селекционерами коров. Вот только моря было жалко, она уходило все дальше и дальше от города, уже не приходили корабли, уже не появлялись моряки с обветренными лицами, рыскающие по городу в поисках шлюх, кабак и гостиница опустели. В один прекрасный осенний вечер, когда небо расцвечено сверкающими вспышками дюз марсианских челноков, я взял канистру с бензином, облил порог и стены гостиницы и поджог все свое убыточное хозяйство в надежде получить страховку. Страховку мне выдали в долларах, как и было обусловлено договором, точь в точь, хотя все догадывались, чьих поджог рук дело. Скорее всего, мне ее выдали из жалости, просто так. Однако и это мне не помогло, глобальный кризис доллара, он стал стоить меньше клочка сортирной бумаги, сожрал все мои сбережения. Холодало, я достал бутылку Агдама и, открыв зубами пластмассовую пробку, продегустировал ее содержимое. Содержимое было как всегда неприятным, но все же слегка меня согрело. Я отпил еще и продолжил копаться в своей памяти. Пигмалиона я знал давно, еще с детства, с тех пор, как мы учились в школе, он всегда был на порядок умнее и смекалистее нас, ловил все на лету. Да и, окончив школу он все время продолжал читать всякие мудреные книжки по математике, физике генетике и селекции и еще черт знает какую литературу, работу он начал с должности учетчика на складе в порту, но скоро стал главным бухгалтером. что ни говори, голова у него варила что надо. Но была у него мечта всей жизни, мечта которую он лелеял еще с тех пор, как мы подростками, тайком пробирались к летней сцене городского театра и смотрели, прячась за кустами шиповника эротическое шоу, которое каждое лето демонстрировала группа стриптизеров и стриптизерш из соседнего городка. Среди них была одна танцовщица, которая стала мечтой всей его жизни, она была в меру стройна, в меру изящна, в меру грациозна и носила короткий сиреневый парик. Каждый раз, приходя смотреть на этих полу профессионально дергающих окороками лицедеев, он неотрывно следил только за ней одной, не скрывая своего восхищения. Однажды, после очередного выступления в конце сезона, он втихую пробрался к ней в гримерку и положил на ее столик посреди баночек с третьесортной пудрой и копеечной губной помады большой букет красных роз, купленный в цветочном магазине на деньги, которые он копил целый год. Он хотел уйти незаметно, не обращая на себе ничьего внимания, но она вошла как раз в тот момент, когда он клал букет. Она сердито посмотрела на него и сказала – Ты что-то хотел украсть, негодник?- Пигмалион смущенно протянул букет и заикаясь сказал – Э-это Вам, в-возьмите- Она, казалось, была тоже смущена таким знаком внимания, и то ли в шутку, то ли всерьез и сказала - Меня зовут Галатея, приходи посмотреть на мое выступление в следующем году- Затем она поцеловала его в лоб, как целуют детей – А теперь мне надо переодеваться, ну иди же, не дай бог кто-нибудь войдет. - Уже когда мы вместе с ним возвращались по домам, Пигмалион рассказал мне все это, было ли так на самом деле или нет, не знаю. Тогда он уверенно еще мне сказал: - Когда мне будет восемнадцать, я найду ее и женюсь на ней, вот увидишь, все так и будет. - Однако на следующий год стриптизеры не приехали, кто-то из продюсеров заметил эту братию и пригласил выступать в столицу в мотеле на окраине. Потом до нас дошло известие, что Галатея скончалась от атипичной пневмонии, которую подцепила, занимаясь оральным сексом с заезжим китайским коммерсантом. Пигмалион был безутешен, скорбя по своей возлюбленной, замкнулся в себе, посвятив все время изучением различных наук. Но однажды, когда я встретил его случайно около порта, заметил в нем удивительную перемену, он стал активнее, приобрел уверенность в движениях, глаза блестели, как тогда в детстве. Надо сказать, что наша встреча произошла через 15 лет, после того как видел его в последний раз на выпускном экзамене в школе. Мы разговорились с ним о жизни, я тогда рассказал ему о своих планах открыть кабак и гостиницу в порту, для этих целей я приобрел старые конюшни, пустовавшие еще со времен империи. И тогда, то ли под воздействием нахлынувших товарищеских чувств, оставшихся еще со школьных времен, то ли от количества выпитой настойки из помета серебристого филина, он поведал мне свою главную тайну, тайну сотворения, тайну воскрешения прошлого. Он привел меня в свой дом, в лабораторию, оборудованную в подвале, посреди которой стояла огромная цистерна с окошком из толстого стекла, в которой что-то булькало и шипело. Стоял тяжелый дух сероводорода и блевотины. - Это она - произнес Пигмалион почему-то шепотом – Это рождается Галатея. Осталось еще каких-нибудь пять лет. Мы будем с ней вместе, во что бы то ни стало, я же говорил тебе. Хочешь взглянуть? – С этими словами он подвел меня к стеклянному окошку цистерны. За окошком беспорядочно шевелилась какая-то неэстетичная масса, периодически двигая тщедушными конечностями. Я посмотрел на него в явном недоумении. Видя мое замешательство он произнес: – Процесс еще не завершен, я же говорил, нужно еще пять лет, она будет так же прекрасна, какой была раньше. Он потащил меня к лабораторному столику, на котором лежал обрывок старой афиши, запечатлевшей Галатею несколько не совсем корректно: ноги по длине были явно разными, груди по размеру тоже, в общем, сходство было явно поверхностное. - Это она, я создаю ее по этому эталону, другого - то все равно нет, правда, я кое-что подправил в глазах, да и волосы…- смущенно поглаживая изображение своей возлюбленной произнес Пигмалион – Приходи лет через пять, увидишь ее во всей красе, могу пригласить на свадьбу. - А из чего ты создал ее? – поинтересовался я. Он посмотрел на меня с некоторым удивлением, а затем улыбнулся своей привычной бесхитростной улыбкой – Тебя правда это интересует? Ты о биоматериале? Это песок, камни и глина, обычный песок, создается образец нового человека, кремнеорганика, она будет точь в точь как мы с тобой, только стареть будет гораздо медленнее. И самое главное, я уже сейчас формирую ее сознание, и, когда завершится творение, когда она появится на свет, то уже будет любить меня, любить всегда, какой я есть. – Таким образом, я узнал его тайну, которую хранил еще целых пять лет, пока новая Галатея не появилась на свет, пока не лопнули швы цистерны, выплескивая вместе с желтой жижей на пол подвала венец творения человеческой мысли, вожделенную мечту и любовь Пигмалиона, ради которой он ждал целых двадцать лет, двадцать лет холостяцкой жизни окутанной тайной. Свершилась его мечта, он был бесконечно счастлив. Несмотря на недостатки, описанные мною выше, она воплощала все его представления об идеале женщины, она всегда могла предугадать все его желания, исполняя которые она каждый раз наивно спрашивала: - Дорогой, надеюсь, я сделала все правильно, все как ты хотел?- - Да, конечно, все в порядке – отвечал он. Так они прожили год, другой, третий. Постепенно Пигмалион начал замечать, что все что происходило, происходит или будет происходить в его с Галатеей жизни, настолько похоже одно на другое, настолько ежедневно и буднично, настолько предсказуемо, что ему временами становилась страшно, годы шли, он старел, а Галатея практически не старела. И все оставалось неизменным. Пропало само ощущение жизни. И вот однажды, когда она очередной раз задала вопрос все ли в порядке, он попросил, потребовал ее уйти, уйти и никогда больше не появляться в его жизни. Она как, всегда выполнила его просьбу, выполнила безропотно, стараясь не причинять ему неудобства, несмотря на щемящее чувство тоски, вгрызающееся вглубь ее кремнеорганического сознания. Тогда я и встретил ее в порту и взял жить к себе. Бутылка Агдама опустела, и я машинально откупорил вторую. Лениво жуя ливерную колбасу для собак, смотрел, как над бульварами сгущаются прохладные сумерки, порывы ветра со стороны ушедшего моря предвещало возможность приближения ставших уже привычными сезонами пыльных бурь. Через пять лет, после того как море навсегда ушло из залива, оставив за собой лужи соленого концентрата, к стенам нашего города подошли партизанские отряды Наполеона, сея панику и разрушения в окрестных селах. Они были безжалостны, наглы, преследовали деревенских девок всячески сильничая их в ближайших перелесках. Я прекрасно помню то день, когда воинство Наполеона вошло в город. Наполеон восседал на коротконогой монгольской лошади, его голову венчала шапка, отроченая мехом степного суслика, с висящеми по бокам хвостами куланов. В правой руке он держал кривую саблю кочевников, а в левой гранатомет. Его раскосые монгольские глаза, подозрительно озирали толпы горожан вышедших встречать непрошеных гостей по заранее заведенной партийной привычке хлебом и солью, бутылями с самогоном и сушеным ослиным мясом. Как Наполеон возглавил партизан, было никому доподлинно неизвестно. Поговаривали, что он был первым секретарем райкома в одном из городов неподалеку, покинутых жителями, после того как море навсегда ушло от его стен. Офицерский состав его отряда вместе с ним поселился у меня в гостинице, естественно, как и все победители на халяву. И вот однажды, когда Наполеон прогуливался по узким улочкам нашего городка, случайно встретил Галатею. Она тогда еще была добропорядочной горожанкой и работала на почте в отделе доставки. Так начался их роман, он длился все время, пока отряды партизан стояли у нас в городе. Часто проходя по коридорам, почти своей, загаженной захватчиками гостиницы, я слышал веселый и беззаботный смех Галатеи, доносящийся из спальни Наполеона. И, тогда, я с тоской вспоминал наши душные ночи и плеск волн еще не ушедшего моря, тело Галатеи, имеющее вкус соленого пота и волн всех морей мира. Когда к городу подошли войска специальных отрядов республики, партизаны спешно покинули нас, растворяясь в облаках пыли высохших степей. Галатея ушла вместе с ними, но потом она вернулась. Она вернулась опустошенная, в изодранной одежде и пыли. Весь отряд партизан погиб в одном из боев, а Наполеон был пленен и сослан на остров Барсакельмес посреди Аральского моря пасти куланов. Галатея не пострадала, ведь ее организм волей создателя был практически бессмертен. После этого Галатея стала проституткой, по сути дела она больше ничего не умела, как делать так, чтобы было все правильно, чтобы было хорошо, тому мужчине, который будет рядом с ней… Последняя бутылка Агдама опустела, стало совсем темно, к Пигмалиону мне идти расхотелось совсем, да и не с чем уже было. Я поплелся по улицам города, лежащего под вечным черным небом, расцвеченным вспышками ракет марсианских колонистов и холодными звездами; по улицам города где бродит бессмертная Галатея, пытаясь продать себя таким же, как и она нищим согражданам; где живет, наверно единственный в мире человек воплотивший в жизнь свою самую несбыточную мечту, и знающий как горек вкус абсолютного счастья, сейчас потихоньку загибающегося от беспробудного пьянства; где пока живу и я… |
